Слепая много лет исцеляла других, но когда к ней привезли умирающего мужчину, она вдруг рухнула без чувств.

 

Татьяна никогда никому не рассказывала, что произошло с ней много лет назад. Жила тихо, держалась особняком, не вмешивалась в чужие дела. Если люди просили помощи — откликалась. А если нет — не навязывалась.

 

Несмотря на слепоту, Таня ощущала мир острее многих зрячих. По запаху, по звуку шагов, по дыханию человека она понимала больше, чем другие по глазам. Улавливала эмоции в голосе, страх — в шелесте одежды, боль — в почти неслышном вдохе. Её восприятие стало другим — глубже, точнее.

 

Один врач, случайно оказавшийся у неё, был поражён:

 

— Как вы это делаете? Я ведь принял душ, надел чистое, приехал — ни пота, ни следов улицы. А вы всё равно сразу поняли…

 

Татьяна мягко ответила:

 

— Я слышу запах отчаяния. Он бывает у тех, кто потерял надежду. Надо лишь научиться различать его источник. Это трудно… почти невозможно. Но можно.

 

Врач спросил осторожно:

 

— Вы столько помогаете… Но почему не помогаете себе? Простите за прямоту — это как-то несправедливо.

 

Таня лишь чуть пожала плечами:

 

— Это травами не лечится. И не болезнь это вовсе. Это — след. После сильного горя или испуга мозг отключает что-то… голос, память… У меня исчезло зрение. Такое бывает.

 

Это были самые откровенные слова, сказанные ею о себе. И только потому, что человек, пришедший к ней, источал такое отчаяние, что, казалось, вот-вот вспыхнет. Его время подходило к концу.

 

В этот день, как и по выходным, Таня ушла в лес. Рядом шёл Мурат — большой, лохматый пёс, верный и умный. Иногда он радостно срывался в бег, кувыркался в траве. Но по её зову — сразу возвращался, прижимаясь боком.

 

В деревне её звали «бабой Таней». Никто не знал, что ей нет и пятидесяти. Но она не возражала — меньше вопросов.

 

Она внезапно остановилась. Замерла, будто вросла в землю. И Мурат сразу затих рядом — настороженно, молча.

 

Таня вслушивалась. Где-то вдалеке гудел двигатель — хрипло, упрямо. Звук приближался. Машина ехала прямо к ней.

 

Мурат ткнулся носом в её ногу — «я рядом».

 

«Может, мимо…» — мелькнуло. Но мотор заглох у самой калитки.

 

Внутри всё похолодело. Что-то было не так. Обычно сердце отзывалось теплом, если люди шли за помощью. Сейчас же оно сжалось, как подо льдом.

 

Хлопнула дверца. Послышались голоса — злые, резкие.

 

— Зачем ты это устроила?! — хрипел мужской голос. — Думаешь, эта местная ведьма мне поможет? Ты хоть понимаешь, как всё плохо?

 

Женщина отвечала приторно-сладко, как забродивший мёд:

 

— Ах, милый, ты совсем разум потерял! Все врачи развели руками. А я — последняя надежда! Везу тебя к местной знахарке. Вдруг поможет? Какая история — жена борется! А лучше здесь, чем дома… Может, успеешь на закат посмотреть в последний раз.

 

Он рассмеялся горько:

 

— Не думал, что ты такая предусмотрительная. Хотя… счёт уже пуст.

 

Она хихикнула:

 

— Ничего, потерплю. Скоро вступлю в наследство — и блокировка снимется, и жить станет веселее. Надоел ты мне до чёртиков!

 

Молчание. Он вздохнул глубоко. Голос стал ледяным:

 

— Лучше в лесу, чем с тобой. Уезжай.

 

Шаги. Хлопок дверцы. Машина с визгом уехала.

 

Таня застыла. Этот голос… Она его узнала. Та женщина приезжала год назад, просила сбор трав — якобы «для мужа». Предлагала огромные деньги. Но Таня не берёт денег. Особенно если в словах слышна смерть.

 

И вдруг — новый голос. За калиткой.

 

— Простите… — сказал он с болью. — Меня выбросили. Здесь. А я… не могу уйти.

 

Таня вздрогнула. Этот голос — знаком. Но где, когда? Пустота.

 

— Здравствуйте… — ответила она ровно, пряча дрожь.

 

Она отперла калитку. Мурат пошёл за ней, фыркнув — в воздухе было что-то опасное, но родное.

 

Мужчина стоял, опершись на капот старой машины. Высокий, худой, измученный. Волосы в беспорядке, губы побелели от боли. Но Таня не видела. Она чувствовала. И это было страшнее.

 

Он дышал прерывисто. Сердце — сбивалось. Но главное — запах. Запах конца. Таня знала его. Но тут он был смешан с другим… с её прошлым.

 

— Пройдите… медленно, — сказала она. — Там лавка. Сядьте.

 

Он шёл, как в тумане. Мурат не отводил глаз.

 

На лавке он осел тяжело. Таня села рядом. Внутри дрожь.

 

— Я… был здесь раньше? — прошептал он. — Что-то вспоминается… смутно.

 

И тогда накатила память.

 

Пятнадцать лет назад. Зима. Метель. Молодой парень выбегает из дома: «Не могу жить с ведьмой!» — хлопок двери. А потом — авария. Всё.

 

Она думала, он умер.

 

— Алексей… — прошептала она.

 

Он вздрогнул.

 

— Откуда вы… — и замер. Взгляд ожил.

 

Она повернулась к нему — слепая, но уверенная.

 

— Ты ушёл. А я — ослепла.

 

Он опустил голову. Слёзы капали в ладони.

 

— Мне сказали, ты умерла… Я искал. Потом сдался. Всё рухнуло. Болезнь, жена, предательство. Я просто… хотел исчезнуть.

 

— И пришёл ко мне, — прошептала она. — Когда умирал.

 

Он кивнул.

 

Молчание.

 

Таня встала.

 

— Я помогу тебе. Не потому что ты был мой. А потому что ты — живой. И пока живой — не всё потеряно.

 

Она вошла в дом. Через минуту в окне зажёгся свет.

 

Алексей остался на лавке. В груди что-то дрогнуло. Не надежда. Пока нет. Но жизнь.

 

В ту ночь в деревне не выла вьюга.

 

…Утром был туман. Капли росы — слышно, как падают. Алексей проснулся в доме Тани. Спал без кошмаров.

 

Мурат у ног. Таня уже на ногах. Перебирает травы. Шепчет — будто судьбе.

 

— Таня… — прошептал он.

 

Она обернулась, как будто ждала.

 

— Воды попей. Потом — чай. День будет длинный.

 

Он кивнул.

 

Три дня она лечила его. Не зельями — теплом. Супами. Тишиной. Каждый шорох — молитва.

 

Алексей оживал. Силы возвращались. Уходила не жизнь — уходила вина. А с ней — страх.

 

На четвёртый день он сел рядом с ней.

 

— Прости. За всё.

 

Она молчала.

 

— Я был трусом. Испугался тебя, твоего света. Выбрал простое. Потерял главное. Жизнь наказала. Справедливо.

 

— Ты не один, — сказала она. — Люди боятся света больше, чем тьмы. Свет требует храбрости.

 

Он опустился на колени. Прильнул ко лбу её ладоней.

 

— Не прошу вернуть прошлое. Только… можно я останусь? Колоть дрова. Чинить крышу. Просто быть.

 

Она не убрала руки.

 

— Останься, — прошептала.

 

Весна в деревне наступила раньше. Снег таял. Птицы пели.

 

Однажды она вышла на крыльцо. Алексей подрезал яблоню. Мурат дремал.

 

И вдруг…

 

Мир вспыхнул. Не глазами. Изнутри. В миг, когда он посмотрел и улыбнулся.

 

Она подняла руки. И увидела. Впервые за пятнадцать лет. Небо. Лицо. Свет.

 

Слёзы.

 

— Таня?.. — он вскочил.

 

Она всхлипнула:

 

— Я тебя вижу… Алексей, я вижу!

 

Он обнял её. Со слезами в глазах.

 

— Это чудо?

 

— Нет, —

прошептала она. — Это — любовь.

 

И в деревне вновь воцарилась тишина. Тёплая. Живая.

 

Потому что теперь в доме было всё: прощение, жизнь… и свет.

 

И больше в нём никто не был слеп.